Растерявшая свой благородный пыл дама побагровела и убралась, не говоря ни слова.

– Ну и рожа у нее была! – прыснула София.

Эрван улыбнулся в ответ. Он был доволен своим маленьким подвигом, но куда приятней было бы развлечь ее разговорами. Если надо закадрить официанток или продавщиц, ему равных нет, но перед ней он пересыхал, как печь для пиццы.

– Когда ты познакомишь нас со своей невестой? – осведомилась она, будто прочитав его мысли.

– У меня сейчас никого нет.

– Я иногда спрашиваю себя: ты коп или монах?

Снова он не нашелся что ответить и предпочел уставиться на орду ребятишек, которые с жутким гомоном носились во все стороны. Мила и Лоренцо болтались на тарзанке.

Заметив, что Эрван не реагирует на ее подколы, София заговорила о своем отдыхе в Тоскане, потом о многочисленных поездках из Парижа в Милан и обратно. Она собиралась создать дизайнерскую фирму – изготовление и продажа итальянской мебели. Эрван знал, что так или иначе она придет к единственной действительно важной для нее теме: войне, которую она вела против Лоика ради получения развода и опеки над детьми. По неясным мотивам его брат отказывался официально оформить их расставание.

– Я кое-что тебе принесла.

Она достала коричневый конверт формата А4 и открыла его: там лежали фотографии Лоика, общающегося с какими-то явно подозрительными типами. Незачем было рассматривать дважды, и так понятно, о чем речь: его брат покупал наркоту у второразрядных дилеров. Дата и время были указаны в уголке каждого снимка.

– Ты установила за ним слежку?

– Только когда он с моими детьми.

– У тебя с головой не в порядке?

– Это у него с головой не в порядке. По моим подсчетам, он сейчас на дневной дозе в пять граммов. – Она взяла одну из фотографий и сунула ему под нос. – Видишь это? Сделка происходит на паркинге в Ле-Аль около одиннадцати вечера. Если приглядишься, увидишь спящих в машине детей.

Эрван вернул ей снимки. София снова прикурила сигарету. Зажав ее губами, она нервно запихала фотографии обратно в конверт и снова сунула ему в руки.

– И что ты хочешь, чтобы я с ними сделал?

– Начни расследование против Лоика.

– Я в угрозыске, – заметил он ледяным тоном.

– Обратись к коллегам из наркоконтроля. Пять граммов – это больше, чем для личного пользования, это запас для торговли. Он может считаться…

– Ты сейчас говоришь о моем брате.

– А еще об отце моих детей. О наркомане до мозга костей, который утверждает, что в состоянии оставлять себе детей каждую вторую неделю, отводить их в школу, кормить, заботиться о них при любых обстоятельствах и…

Он резко встал:

– Можешь на меня не рассчитывать.

– Друг за друга горой, так?

– У Лоика свои недостатки, но…

– Свои недостатки? Он жалкая развалина. Я заснуть не могу, когда они с ним. Господи, это же просто здравый смысл!

Тревога исказила черты его невестки. Свет вокруг них переменился. Ртутные отблески мелькали среди листвы. Будет гроза. Настил под ногами показался Эрвану еще более неустойчивым.

– Делай что хочешь. – Он постарался придать голосу твердость. – У тебя есть эти фотографии. Наверняка есть и свидетельские показания. Отдай все своей адвокатессе. Она знает, что делать.

– Клан Морванов: плечом к плечу против угрозы.

– Твои дети тоже Морваны. Повторяю, не рассчитывай на меня.

Она тоже поднялась, яростно запихивая конверт обратно в сумку от Баленсиаги. В этот момент прогремел гром, и с такой силой, что задрожали портики. Дети закричали, многие бросились к матерям.

Эрван поискал глазами племянников, чтобы попрощаться, но не нашел. Ну и ладно. Внезапно тучи с облегчением вывернули свое нутро. Ливень обрушился с безудержной силой.

– Позвони, если я буду нужен, – сказал он Софии, – но только не для такого дерьма.

Она бросила сигарету и пристально посмотрела на него. Когда она сосредоточивалась, ее глаза под тяжелыми полуопущенными веками чуть заметно косили. Несколько секунд он видел ее такой, какой она была, – без поэтических прикрас и фантазмов. Папина дочка, выросшая в комфорте, любви и беззаботности, женщина, которой теперь пришлось столкнуться с горькой реальностью.

Не сделав и пары шагов, он насквозь промок. Тем лучше. Он испытывал потребность смыть с себя всю эту грязь. Отец, который установил слежку за собственной дочерью, чтобы подсчитать, с кем и сколько она трахается. Невестка, которая шпионит за его братом, чтобы подсчитать, сколько кокаина тот потребляет.

Садясь в машину, он решил, что Бретань и впрямь пойдет ему на пользу.

Воздуха! Воздуха с морским йодом!

6

Он любил бывать здесь.

Под этим прогнившим мостом, в запахе мочи и горелого жира.

Он, Лоик Морван, финансовый вундеркинд, директор самых известных в Париже хедж-фондов, [22] любой костюм которого стоил не меньше пяти тысяч евро, а машина – «Астон-мартин V12 Vanquish» – больше трехсот тысяч, чувствовал себя уютно только в таких клоаках, где гнездилось всякое отребье и куда забегали вколоть дозу.

Простое возвращение к истокам. Он признавал только одну родословную: наркотик. На сегодняшний день он почти с этим справился – «почти» было правильной оговоркой, потому что именно сейчас он ждал дилера под железнодорожным мостом, на углу улиц Криме и д’Обервилье, – но он никогда не забывал трущобного мрака своих юношеских лет.

Вынырнув из ступора у родителей, после обеда, он испытал привычную паническую атаку. Грудь сжимает, голова в огне, руки как две ледышки. Он спросил о Миле с Лоренцо, поцеловал отца и мать и смылся.

Позвонил, назначил встречу. В такие моменты он боялся только одного: что кончатся запасы. По мнению его психиатра, прогресс налицо: теперь он обходился одним-единственным страхом, пусть совершенно необоснованным (кокаин всегда был распихан по его карманам, лежал в бардачке и еще дома), так что от этого страха всегда находилось подручное средство, а значит, и скорое избавление.

Под мостом, как всегда, никого не было.

Он запер машину и устроился поудобнее в своей скорлупе. Дождь утих, но вода еще стекала с бордюров железнодорожных путей над ним, словно из гигантской капельницы. Он включил кондиционер до отказа (ему хотелось замерзнуть) и, спасибо окружающей обстановке, позволил нахлынуть воспоминаниям.

Грегуар Морван желал, чтобы его сыновья стали настоящими бретонцами, а значит, мореходами. В «Гленаны» [23] их записали с шести лет. Интенсивные тренировки каждое лето. Эрван, упрямец, отказался продолжать. А Лоик, как примерный ребенок, стал лучшим в группе. Швертботы. Килевые яхты. Катамараны. Годы шли, кубки выстраивались рядами…

Старик ликовал: наконец-то в семье появился пацан, который умеет держать курс! Бретонец, разрезающий волны! Лоик к своим триумфам относился сдержанно. Он выигрывал регаты с рассеянной улыбкой, трофеи принимал смиренно, к заигрываниям «папиных дочек», которые вились вокруг него, относился с робостью. Серьезные вещи происходили не здесь.

Когда весь день рулишь, к вечеру заруливаешь в бар. Очень быстро Лоик заработал и иные знаки отличия: самый юный алкаш побережья (в двенадцать лет), самая луженая глотка всего Финистера (в тринадцать), самая долгая пьянка в Ле-Конке (семьдесят два часа, в пятнадцать)…

Свой порок он перевез в Париж. Дела пошли хуже, и воцарилась скука. От рюмочки к бутылке, от бутылки к полутора литрам, он надирался за несколько минут. Любая вечеринка оборачивалась этиловой комой, прерываемой рвотой. Тогда он открыл для себя кокаин, чудо-вещество, устраняющее нежелательные последствия алкоголя. Порошок позволил ему умножить объемы, поглощаемые за ночь. И держаться до утра, вдоволь наслаждаясь этими проспиртованными часами.

Он получил аттестат в семнадцать лет, чудом, и записался на экономический факультет. Его отец нацелился на Институт политических исследований и – почему бы нет – Национальную школу администрации. Лоик хотел заработать денег, и быстро. Он выпивал по нескольку литров за день – истинная доза клошара, – вот только предпочитал водку, а не винище. Окружил себя парнями того же сорта, алкашами со студенческим билетом, которые на глазах скатывались все ниже, с угробленной печенью и пропитыми мозгами.